Музыка — это, безусловно, последняя тайна веры,
мистика, религия, данная в откровении.
Когда
я искренно наслаждаюсь тем, как из безмолвной пустоты внезапно сама по
себе вырывается прекрасная вереница звуков, возносится жертвенным
дымом, парит в воздухе, а потом снова опускается на землю, — тогда в
моей душе возникает, тесня друг друга, так много новых чудесных
образов, что я не могу прийти в себя от блаженства.
То
представляется мне музыка птицей Феникс, которая, услаждая себя, легко
и смело взмывает ввысь, гордо возносится туда, где ей привольно, и
радует богов и людей размахом своих крыл. — То представляется мне
музыка ребенком, спящим в гробу, — розовый солнечный луч ласково
принимает его отлетающую душу, и, перенесясь в эфир небесный, она
наслаждается золотыми каплями вечности и обнимает прообразы
прекраснейших человеческих снов. — А то, — какая огромная масса
образов! — представляется мне музыка совершенным подобием нашей жизни —
до боли короткая радость, из ничего возникающая и возвращающаяся в
ничто, которая рождается и умирает бог весть зачем: маленький веселый
зеленый островок, с солнечным светом, песнями и плясками, затерянный в
темном бездонном океане...
Воистину,
радоваться звукам, чистым звукам — это невинное, трогательное
наслаждение! Детская радость! — Когда другие оглушают себя беспокойной
деятельностью и, окруженные, словно полчищами диковинных ночных птиц
или ядовитых насекомых, жужжащим роем суетных мыслей, наконец, падают в
изнеможении — я погружаюсь в священный утоляющий источник звуков, и
богиня-исцелительница вновь вливает в меня невинность детства, так что
я смотрю на мир новыми глазами и растворяюсь в радостном примирении с
окружающим. — Когда другие ссорятся из-за выдуманных ими самими причуд,
или предаются мучительной игре ума, или в одиночестве вынашивают
уродливые мысли, которые, подобно мифическим воинам, в отчаянии
пожирают самих себя, — о, тогда я закрываю глаза, дабы не видеть этой
всеобщей борьбы, и тихо удаляюсь в страну музыки, в страну веры, где
все наши сомнения и страдания теряются в звучащем море, где мы забываем
людской гомон, где у нас не кружится голова от пустой болтовни, от
путаницы букв и иероглифов и где сразу легким прикосновением врачуется
весь страх нашего сердца.
Но
каким образом? Там ответят нам на наши вопросы? Там откроются нам
тайны? — О нет! Вместо ответов и откровений нам покажут веселые,
прекрасные воздушные картины, глядя на которые мы успокоимся, сами не
зная отчего; и вот уже с храброй уверенностью бродим мы по неизвестной
стране, мы приветствуем и обнимаем, как друзей, незнакомых нам духов, и
все непонятное, что теснило наши сердца и что есть болезнь рода
человеческого, исчезает, и душа наша исцеляется созерцанием чудес, еще
гораздо более непонятных и возвышенных. И тогда человеку хочется
воскликнуть: «Вот оно, то, чего я искал! Наконец-то я нашел это! Теперь
мне весело и радостно!»
Такова
прекраснейшая и удивительнейшая картина, в какой я могу представить
музыку, хотя многие назовут все это пустыми мечтаниями. |